Дороченков Сергей Григорьевич родился в 1905 г. в д. Черемисино Ельнинского уезда Смоленской губернии в крестьянской семье, член ВКП (б) с 1929 г. С 1928 г. находился на комсомольской и партийной работе в Бельском районе Западной (Смоленской) области, с 1935 г. в Погорельском районе Калининской области. В 1938 г. избран первым секретарем Погорельского райкома ВКП (б). Во время оккупации района (11.10.1941 – 25.01.1942) был командиром Погорельского партизанского отряда. В феврале 1943 г. утвержден первым секретарём Горицкого райкома партии. В 1946 г. направлен на учебу на Ленинские курсы при ЦК ВКП(б). В 1952 г. окончил двухгодичную Партийную школу при Ленинградском обкоме ВКП(б).
С.Г. Дороченков был награжден Орден Красной Звезды, Медалями «Партизану Отечественной войны» 2-й степени, «За оборону Москвы», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.».
С.Г. Дороченков
МОИ ВОСПОМИНАНИЯ
21 июня 1941 года я ложился спать в полной уверенности, что все хорошо, и думая о завтрашнем дне: что делать, с чего начать рабочий день мирной жизни, как отдыхать- вернее провести выходной день 22 июня. Многие думали сходить в лес за ягодами – об этом говорили еще с вечера, в конце рабочего дня. Но у нас была традиция по воскресеньям собираться в парткабинете играть в домино. Партактив районного центра Погорелое Городище, надо прямо сказать, был сплочен, дисциплинирован, работоспособен, за дело болели не по форме, а душой.
Так и в этот воскресный день 22 июня часов в 10 утра уже несколько игроков в домино азартно били костяшками. Я тоже любитель домино, но в этот день мне было некогда. Воскресный день я решил посвятить подготовке к пленуму обкома партии, который был назначен на 24 июня. А мне нужно было уже 23 июня ехать в Калинин через Москву и, поэтому мы всегда выезжали на день раньше. Я готовился к пленуму обкома в своем кабинете и, чтобы сосредоточиться над анализом материалов, выключил репродуктор, поэтому и не услышал выступления Молотова. Ребята, которые играли в домино в парткабинете, наоборот, включили репродуктор, его всегда включали по выходным, потому что под музыку и костяшки как-то ложились ровней.
И вот в 12 часов голос из репродуктора заставил насторожиться, он передавал: «Слушайте, слушайте! Говорят все радиостанции Советского Союза, будет передаваться правительственное сообщение…». Стук костяшек прекратился, все насторожились. Выступление Молотова было о том, что фашистская Германия напала на Советский Союз, началась война. Для нас это было как-то неожиданно. Все докладчики, да и я тоже, когда выступали на активах, на колхозных собраниях считали вопрос о войне каким-то третьестепенным. Мои товарищи, как только прослушали выступление Молотова, сразу позвонили мне, в частности звонил С.П. Голяс – зав. военным отделом РК КПСС, который сказал, что сейчас выступал Молотов что началась война с Германией. Я этому не поверил, подумал, что это воскресная шутка.
Через пять минут все пришли ко мне и уже начался серьезный разговор о войне. Тут же в кабинете пошли разные толки. Кто говорил, что наши уже пошли в наступление, кто говорил, что война будет серьезной – мнения были разные. Что делать? С чего начинать? Мы были все молодые, в гражданской войне не участвовали, кроме председателя райисполкома Кузьмы Петровича Петрова, да и как партийные работники тоже были молодые. Если и имели кое-какой опыт партийной работы, то только по подъему населения на выполнение хозяйственных задач в мирное время, когда в колхозах было достаточно людей, а как работать в военное время – опыта ни у кого не было.
Я сразу позвонил в обком Ивану Павловичу Бойцову и спросил, как с пленумом - состоится или будет отложен? Бойцов ответил, что пленум откладывается на неопределенное время и выезжать на пленум не нужно. Разговор с ним у меня был минут на пять. Он рассказал коротко и ясно, с чего начинать, что делать. Через час была получена телеграмма, что пленум откладывается, и чтобы райком партии немедленно оказал помощь райвоенкомату в проведении мобилизации. Через час райвоенком Свеженцев пришел в райком с телеграммой о мобилизации. В три часа был собран партактив нашего районного центра. Мы вместе с райвоенкомом провели короткое совещание, митинговать было некогда. Распределили актив по сельсоветам. Был мобилизован весь транспорт райцентра и уполномоченные, как их тогда назвали, уже в 5-6 часов вечера прибыли в сельсоветы. Председателям сельсоветов и секретарям партийных организаций по телефону прежде всего было сказано, что началась война и дано указание, чтобы немедленно собрали митинги, а наши товарищи прибыли на места уже с планами по мобилизации призывных возрастов.
Надо признать, что телеграмма, которую мы получили о мобилизации, внесла на первых порах путаницу, а именно: по ранее разработанному плану в первый день войны должны были призываться 10 возрастов и 360 лошадей, а по телеграмме подлежало мобилизации 25 возрастов и 1800 лошадей. Надо сказать, что с этой задачей мы справились неплохо. Партийный актив работал двое суток без сна и отдыха. 22 и 23 числа мобилизацию и отправку в части провели без каких-либо происшествий. Партийный аппарат работал на сборных пунктах в сельсоветах в качестве агитаторов, а затем сопровождающих мобилизованных до Погорелого Городища. Дальше людей отправили в Ржев на формирование воинских частей.
Проделанная нашими уполномоченными и партийными организациями на местах за эти два дня работа имела свои результаты. Прежде всего, настроение, как призванных, так и провожающих было исключительно хорошее, хотя каждый знал, что идет не на свадьбу, не на день рождения товарища, а на войну. А на войне все может быть – могут быть и убитые, и раненые, и искалеченные. Многие знали, что домой не вернутся, но грусти или уныния не показывали, за исключением отдельных случаев. Конечно, на душе у каждого было тяжело, да иначе и быть не могло – ведь оставались дети, жены, матери и отцы. Но вид у всех мобилизованных был бодрый, не было особенно слез и у провожающих.
Первые два дня мобилизации прошли, но самая трудная работа оказалась впереди. В районе было 20 сельских советов, 160 колхозов. Были колхозы маленькие, а были и большие, по 120-160 хозяйств. В дни мобилизации значительная часть руководителей колхозов, счетных работников, бригадиров колхозов ушла на фронт. Надо было подбирать на их место новых людей, надо было заменять и трактористов, комбайнеров, ушедших на фронт. Вот когда началась самая трудная работа партийного и советского аппарата. Только в этот период мы почувствовали, что на руководящую работу в колхозах и сельсоветах надо было выдвигать способных женщин, надо было учить женщин управлять трактором и комбайном. К этим трудностям добавилось еще и то, что все это происходило в разгар сенокоса и подготовки к уборке урожая, а надо сказать, урожай в этот год в районе был хороший, убирать было что. Ко всем этому прибавилась еще и то, что часть партийного актива – из командного и политического состава - также ушла на фронт.
Раздумывать было некогда. Мы считали первоочередной задачей подбор людей вместо ушедших на фронт. Каждый день промедления наносил ущерб хозяйствам района. Все это значило устранить ту растерянность, которая создалась в первые дни. Прежде всего, райком партии провел совещание актива, перед которым была поставлена задача – самим работать за двоих-троих. С такой задачей актив был послан в колхозы, чтобы на местах совместно с руководителями сельсоветов, секретарями парторганизаций обсудить это, наметить, кем кого заменить, а затем в течение двух дней провести собрания в колхозах – для избрания председателей, назначении бригадиров, счетоводов. И там тоже был поставлен вопрос, чтобы один работал за двоих.
На руководящие посты в колхозах в основном пришли женщины и, надо сказать что, то ли мы подобрали хороших женщин, то ли это сама обстановка заставляла работать так, но дела шли хорошо. С сенокосом мы справились, на работу выходили и стар, и мал. Трудность с сенокосом заключалась в том, что отбивать косы и делать косовья никто из женщин не мог. Пришлось выделять каждой бригаде опытного старика, который и косы отбивал, и косовье делал.
Трудовая дисциплина в колхозах намного улучшилась. Если до войны бригадир ходил по домам и назначал на работу, то теперь колхозники сами выходили на работу с рассветом и кончали с наступлением темноты. Нормы перевыполнялись в два раза, хотя на общих собраниях в большинстве колхозов на период войны нормы выработки были пересмотрены и увеличены на 25-30%. После сенокоса надо было думать об уборке зерновых, льна, а посевы были не маленькие. Только такой трудоемкой культуры как лен в районе было посеяно 7200 гектаров. Райкомом была проведена большая работа по выявлению женщин трактористок, льнотеребильщиц, комбайнеров и молотильщиц, которые кончали курсы 1932 - 1935 годах, в период первых политотделов МТС. Пришлось женщинам сесть за руль трактора и штурвал комбайна.
Несмотря на большую работу, проводимую партийным и советским аппаратами, мы не могли отрешиться от старых привычек в руководстве. Тем более, что вести с фронта поступали не совсем радостные, что сказывалось на работе. Нам казалось, что мы много делаем – это было сравнение с тем, как работали до войны. Коренной поворот в партийную и советскую работу внесло выступление тов. Сталина 3 июля 1941 года. В нем была дана четкая программа работы всех звеньев, каждого человека - «все для фронта, все для победы». Это выступление тов. Сталина было разъяснено колхозникам на собраниях, в бригадах, на полевых станах.
В свете этих указаний была пересмотрена и партийная работа, она стала более оперативной и конкретной, стали чаще проводить партийные собрания, собрания в колхозах, но эти собрания были не такие, как раньше, где разговоры на собраниях часто длились с вечера и до утра, а на следующий день только половина колхозников выходила на работу. Собрания проводили короткие – 1-2 часа, с конкретной постановкой вопроса, с конкретным заданием колхозу, бригаде, звену на 5-6 дней, а после ежедневно проверяли выполнения задания. Вся работа проходила на местах, в район не вызывали на накачки, как это было раньше. Работники аппарата райкома партии, ответственные работники исполкома ежедневно бывали в сельсоветах, в колхозах и там организовывали работу, а вечером собирались для подведения итогов дневной работы, намечали планы на следующий день и с утра снова выезжали в колхозы. Один из секретарей оставался в райкоме для решения оперативных вопросов, а также для связи с представителями воинских частей, которые уже появлялись в районе, хотя фронт был еще далеко.
Первым требованием воинских частей было строительство большого аэродрома, способного принимать тяжелые транспортные самолеты. Совместно с военными была подобрана площадка между железнодорожной станцией и деревней Губинка. Срок давался небольшой, никакой механизации не было, поэтому на эту стройку направили 240 колхозников и 50 лошадей для подвоза земли на засыпку ям и котлованов. Много пришлось вскопать земли, чтобы выровнять посадочную площадку, но энтузиазм был настолько велик, что аэродром был построен досрочно и принят командованием в эксплуатацию.
В конце июля - начале августа наступило время уборки урожая, то есть самый напряженный период работы в сельском хозяйстве, который и раньше требовал большого количества рабочих рук. В это время мы получили задание в течение двух недель построить дорогу для свободного движения автомашин от границы Московской области, д. Ивашково, до деревни Старое – границы Зубцовского района. Дорога должна была пройти по Старогорскому, Ульяновскому, Петровскому, Погорельскому, Носовскому сельсоветам, это более 40 км. Срочно провели совещание, решили: каждому колхозу в зависимости от наличия рабочей силы и рельефа местности довести план строительства дороги. Ответственным назначили заведующего дорожным отделом Белова, председатели сельсоветов и секретари парторганизаций отвечали за работу на своей территории. В целом ответственность за строительство дороги решением райкома была возложена на второго секретаря Степанова. Кроме того, на каждые 3 км строительства выделили политорганизатора из числа коммунистов и актива беспартийных.
В Погорелом Городище провели собрание по улицам с домохозяйками, которые согласились принять участие в этом важном деле. Как наступало утро, домохозяйки, часть рабочих и служащих учреждений и предприятий с ломами и топорами шли на отведенный им участок. Политорганизаторы на своих участках выпускали листки-молнии, в которых подводились итоги работы за день. Всего на строительстве дороги работали около 3 тысяч человек.
Работа была проведена огромная. Нужно было копать кюветы – правда неглубокие и неширокие – метр ширины и 50 сантиметров глубины, но надо было выравнивать дорожное полотно, засыпать низкие места, делать переезды через овраги. Нужно было возить песок, гравий – работали люди и лошади. Но больше всего нас беспокоило строительство моста через реку между деревней Кашенцево и Старые Горки, длина которого должна быть 25 м. Нужно было вбить сваи – высота моста была больше 2 метров, техники никакой, кроме топора, пилы и «бабы», которой забивали сваи. Были мобилизованы кузнецы для поделки скоб, болтов, хомутов. Специалистов-мостовиков не было. Правда, руководство строительством моста взяло на себя командование воинской части, они также вывозили лес к месту строительства. Деревья рубили в ближайших лесах без нарядов и оплаты, брали, где ближе и лес лучше, не считались ни с какими запретами и правилами вырубки.
За два дня до окончания строительства дороги мы каждые два часа докладывали обкому партии и командованию о его ходе. Работы на дороге велись участками. Председатели сельсоветов, политорганизаторы каждый вечер докладывали, как каждый колхоз выполнил ежедневное задание. В последний день срока строительство дороги было закончено, и через три часа после нашего доклада в обком партии по ней пошли на запад колонны машин с военным грузом.
Как только дорога была сдана в эксплуатацию, мы получили новое задание: направить 2500 человек в район Молодого Туда на строительство оборонительных сооружений. Это была более трудная задача – кого послать? Последнюю домохозяйку не пошлешь, не пошлешь и женщину, которая имеет маленьких детей. В этот трудный момент на помощь пришел комсомол. Погорельский райком ВЛКСМ провел мобилизацию комсомольцев и молодежи, с посылкой людей район справился. Кроме того, нужно было возить туда питание для людей, и мы ежедневно отправляли из колхоза 1-2 подводы с продуктами – хлеб, мясо, картофель, молоко. В наших колхозах этих продуктов было достаточно, и выделялись они за счет колхоза, не раскладывая на трудодни.
Для организации массово-политической работы райком партии направил группу коммунистов и беспартийного актива, тех, кто мог работать с молодежью. Эту группу возглавил секретарь Иван Антонович Журавлев, его помощником был заместитель председателя райисполкома Андрей Степанович Лебедев. Люди, которые были посланы на оборонительные работы, пробыли там до того времени, когда наш район был занят немецкими оккупантами, т.е. до 11 октября 1941 года. Колхозники вернулись домой, а коммунисты ушли в армию. И.А. Журавлев окончил войну в звании майора, награжден 6-ю орденами, сейчас на пенсии, живет в г. Москве. А.С. Лебедев погиб под Сталинградом.
Конечно, тогда главным было помощь фронту, но в районе занимались и сельскохозяйственными работами. Потому, что успешное проведение сельскохозяйственных работ – это тоже помощь фронту. Поскольку один работал за двоих-троих, то это дало возможность неплохо управиться с сельскохозяйственными работами. Уборку зерновых закончили вовремя, правда, с большими потерями. Теребление, обмолот и расстил льна были закончены. До оккупации района план зернопоставок был выполнен на 80%. Заготовками занимался главным образом районный уполномоченный Николай Алексеевич Андреев. В этот период очень много скота было передано воинским частям по чековым требованиям.
Шла война, и с каждым днем фронт становился все ближе и ближе. Погорельский район уже вошел в полосу угрожающего захвата немецкими войсками. 1 сентября 1941 года мы получили указание крупный рогатый скот из колхозов эвакуировать вглубь страны. Перед райкомом и райисполкомом встала сложная задача - как отправить скот? Было решено созвать широкое совещание руководителей сельсоветов, колхозов, секретарей парторганизаций. Еще есть надежда, что враг будет остановлен, и отправлять скот, который наживался в колхозах годами, жалко. Это было одно настроение, а второе – со скотом надо отправить и людей, нужны доярки – ведь коровы-то дойные, их нужно в пути подоить, где-то сдавать молоко. Да разве мало каких мелочей, которые сразу трудно предусмотреть.
Но указание есть указание, его надо выполнять. Было решено: скот отправлять и немедленно, комплектовать гурты по 100 голов. Хотя это и большой гурт, но на него требовалось меньше людей. Для этого были мобилизованы все зоотехники, ветврачи, агрономы, работники сепараторных отделений, так как с коровами из района уходило и молоко. Ответственным был назначен районный зоотехник Александр Васильевич Мезит (сейчас он работает в Новоторжском районе председателем колхоза «Мир»), его заместителем - уполномоченный по заготовкам Николай Алексеевич Андреев, так как с отправкой скота у него сокращался объем работы. В помощь сельсоветам были посланы люди из района, коммунисты и беспартийные, поскольку коммунистов уже не хватало.
В течение трех дней были собраны гурты, подобраны семьи колхозников для сопровождения. Им были выделены подводы, потому что семьи уезжали с детьми и скарбом, так как знали, что вернутся не скоро. Каждую семью обеспечивали на месяц продуктами за счет колхозов. На каждые 10 гуртов послали председателя сельсовета (в сельсовете оставался заместитель), за ними также закреплялся зоотехник или ветврач, который был обеспечен верховой лошадью. Все было сделано, кажется, как надо. Но самое страшное было когда 5 сентября 1941 года стали отправлять гурты из колхозов. Всего было 100 гуртов. Несмотря на большую работу по разъяснению необходимости этого мероприятия, все же настроение у колхозников было подавленное. Это объяснялось двумя причинами. Первая, что уходило такое богатство из колхоза. И второе, что все чувствовали приближение фронта, а с ним бед и несчастий.
Мне пришлось лично присутствовать при отправке скота из колхоза «8 марта» дер. Дорожаево Хлопо-Городищенского сельсовета. Со стороны доярок, которые отправляли свою группу коров, да и других женщин, было много слез. Каждая доярка подходила к своей корове в последний раз и со слезами на глазах гладила ее, чувствовала, что она расстается с ней навсегда. Как мне докладывали товарищи, такая обстановка была в каждом колхозе. Женщины, ребятишки далеко за деревню провожали гурт скота. Нелегко было на душе и у мужчин, которые были дома, а не на фронте. Всего в районе колхозного скота осталось полсотни. Их передавали воинским частям по чековым требованиям в счет мясопоставок.
Фронт приближался с каждым днем. Мы получили указание обкома партии создать истребительный батальон, так как немцы часто забрасывали десанты впереди идущего фронта. Задачей истребительного батальона как раз и была борьба с этими десантами. Батальон был сформирован примерно из 45 человек (не помню точно). В него вошли те из коммунистов, которые по разным причинам не были призваны в армию, комсомольцы, молодежь. Для вооружения истребительного батальона райвоенкомат прислал около 30 винтовок канадского производства, какие-то старые, и по 10 патронов на каждую. Еще кое-кто приспособил дробовое ружьишко, но это в районном центре, а как в колхозах? Там не только батальон, но и роты не наберешь.
В колхозах были созданы наблюдательные посты – группы по 4-7 человек. В задачу этих постов входило наблюдение за воздухом, за парашютистами, ночное дежурство по деревне, проверка документов у проходящих незнакомых людей. С ними проводились инструктажи, организовывались ночные проверки. Было и несколько случаев ложной тревоги, когда поднимали истребительный батальон, особенно в Староустиновском, Краснохолмском, Ивановском сельсоветах. Потом проверки показали, что наблюдателям за воздухом просто чудились парашютисты.
ХХХХХ
По указанию обкома партии в районе надо было создать партизанский отряд. Партийный актив должен оставаться на местах и идти в партизанский отряд. Но на деле это оказалось нелегко. С каждым человеком, которого намечали в отряд, нужно было побеседовать, выяснять его настроение, настроение его семьи. Как правило, это делалось вечерами. Партизанский отряд был создан из 52 человек. Командир был утвержден прокурор Трофимов, комиссаром – второй секретарь райкома Степанов. Надо было думать, где будет базироваться отряд. Пришлось много поездить по лесам, и хотя места знали, надо было смотреть на это другими глазами, причем местонахождение отряда должно было держаться в секрете. Таким местом была выбрана лесная дача «Караси», расположенная в Краснохолмском, Кучинском, Николопустынском, Ивановском, Староустиновском, Бурцевском сельсоветах. Лес по ширине небольшой, но зато в длину ему не было конца-края - он тянется через Кармановский район Смоленской области и дальше.
Нужно было думать, кого оставить в райцентре для связи, в колхозах иметь своих людей, иметь шифры и т.д. Никто из нас не знал, как это делать, опыта не было. Встал вопрос о снабжении отряда. Было указание закладывать партизанские базы снабжения, мы заложили две базы – одну в «Карасях» и вторую в Желудовском сельсовете в лесу около Шевцовской школы. Не успели закончить с закладкой – получили указание вернуть все на базу райпотребсоюза и ожидать новых указаний. С горьким разочарованием мы все вернули на базу в райцентр и стали ожидать новых указаний. Новых указаний мы так и не дождались, пока не оказались в лесу без продуктов, одежды и обуви.
ХХХХХ
Фронт был все ближе, тревога нарастала с каждым днем. Уже можно было слышать отдаленную артиллерийскую канонаду. Радио приносило нерадостные вести – нашими войсками оставлена Вязьма, бои идут около Гжатска. Это уже совсем близко. Что делать с зерном на складах, а его много, около 8 тысяч тонн.
Через станцию Погорелое Городище на Москву шли эшелоны порожняка, поэтому для отгрузки зерна райком просили вагоны в Управлении Калининской железной дороги и всегда получал отказ. Мы решили дать телеграмму на имя Сталина такого содержания: «Через станцию Погорелое Городище идет порожняк, вагоны не дают на отгрузку хлеба». Это было 7 октября. 8 октября получили ответ: «Дано указание о безоговорочной дачи вагонов». Подпись «Сталин». 9 октября железнодорожники дали 14 вагонов. Мы мобилизовали рабочих и служащих учреждений на их загрузку и зерно пошло на Москву. Но это незначительная доля того, что было на складах.
8 октября я связался с секретарем Кармановского райкома Смоленской области Юдиным. Спрашиваю, как дела – он отвечает, что немец уже занял ряд колхозов и остановился ночевать в 6 км. от Карманово. По данным разведки 10-го будут в Карманове, а 11-го в Погорелом. Последнее меня особенно озаботило. Вечером звоню И.П. Бойцову – секретарю обкома партии. Рассказываю о разговоре с секретарем Кармановского райкома. Бойцов ответил мне дословно так: «Я только что разговаривал с командованием Калининского фронта, никакого наступления нет. Не поднимайте там панику, а лучше оказывайте помощь воинским частям». На этом разговор был окончен. У нас как раз не было ни одной воинской части. Ночь прошла в тревоге.
За три дня до этого разговора мы в райкоме был разработан план эвакуации района, хотя такого указания и не было. План в двух секретных пакетах был роздан сельсоветам. В пакете № 1 содержался план по доставке конных парных подвод в Погорелое Городище для эвакуации районных организаций. В пакете № 2 был план уничтожения всей документации сельсовета. В сельсоветах было установлено круглосуточное дежурство. Такое же дежурство было установлено и в колхозах из партийного советского актива, хотя его оставалось мало, так как кто был на оборонных работах, кто ушел в армию по последующим мобилизациям.
ХХХХХ
9 октября утром в восемь часов мне позвонил Юдин из Карманова и сказал, что немец тронулся после ночевки, в 12 часов уже будет в Карманове. «Я ухожу, если придется, то встретимся в лесу…» И сказал, что он в эту минуту уходит из райкома, а завтра немец будет у нас. Таковы данные разведки. На этом наш разговор с ним был окончен, а Карманово от Погорелого в 45 км.
Я позвонил Бойцову и доложил обстановку у соседа слева от Погорелого. Ответ получил такой, что «…если боитесь за свои семьи, то отвезите их в Емельяново». Как быть? Ведь члены семей работают в организациях. Значит надо свертывать организации, но прямых указаний на это не было. Как быть? Вечером собрались в райкоме обсудить положение и решили вызвать подводы из сельских советов «на всякий случай». Дали указание вскрыть пакет №1, и утром 11 октября 120 парных подвод уже прибыли в райцентр. Распределение подвод было поручено заведующему райзо Александру Борисовичу Мезиту. Председатель райисполкома взял на себя эвакуацию детей из Ульяновского детского дома детей в Емельяново, а их было 100 человек. Он работал до позднего вечера и вывез их.
В 10 часов утра дали еще 14 вагонов под зерно, но мы управились только с семью вагонами. Был налет авиации, поэтому машинист дал сигнал и отправился на Москву. Часов в 12 дня позвонили и сообщили, что в Староустиновском сельсовете выбросили немецкий десант. Сразу был поднят по тревоге истребительный батальон, которым командовал заведующий военным отделом Степаном Петровичем Голяс. В райкоме я остался один. Решил документацию 1941 года сжечь, растопил печь и все сжег. Остались учетные карточки.
Я думал, что истребительный батальон даст знать, что у них происходит. Но получилось так, что батальон отошел от Погорелого Городища километров 15 и натолкнулся на немецкие регулярные части, а в два часа дня председатель сельсовета Поляков позвонил и сообщил, что немцы заняли два колхоза. Только после этого дал я команду приступить к эвакуации района – и к четырем часам в основном было все на подводах, так как еще с утра готовились к этому. Вместе со всеми уехали и наши семьи. Я же вышел из здания райкома партии в 6 часов вечера, когда немецкие танки уже вступили в Погорелое Городище. Учетные карточки я закопал у своей квартиры и они сохранились до освобождения района, то есть до 4 августа 1942 г.
Истребительный батальон, который столкнулся с регулярными частями немецких войск, уклонился от сражения с ними и направился на дачу «Караси», где должны были собираться зачисленные в партизанский отряд.
Я ушел в район села Хлопово Городище, где также собрался ряд товарищей, сопровождавших семьи и имущество районных организаций. Это было уже утром 12 октября 1941 г., в 40 километрах от районного центра. Вечером того же дня мы направились к «Карасям». Всего там собралось 47 человек.
Сразу начали строить зимние квартиры. В ближайших деревнях у надежных людей взяли инструменты: пилы, топоры, лопаты, кто-то приступил к заготовке продуктов, так как продукты с партизанских баз были возвращены в райпотребсоюз. Так началась новая жизнь, новая партработа.
Еще не были оборудованы землянки, а мы собрали первое заседание бюро райкома (конечно, протокол не писали). Было решение исправить ошибку, допущенную нами за 3-4 дня до оккупации района. Дело в том, что мы не дали указания, чтобы весь хлеб в закромах, в том числе и семенной фонд, раздать колхозникам на трудодни за сохранные расписки. Было решено дать указание об этом через своих людей из колхоза в колхоз, пока немцы не начали хозяйничать. Большинство это указание выполнило, такие, как колхоз «Красная Нива» Староустиновского сельсовета (председатель Поляков), колхоз им. Кирова Кучинского сельсовета (председатель Назаров) и другие. Правда, кое-где дело не довели до конца. Не обошлось и без казусов - некоторые лодыри пытались делить хлеб по едокам, но получили должный отпор. Также было дано указание, чтобы поднятый со стлища лен не растаскивать по дворам, а скирдовать в поле. Это нам очень пригодилось в 1942 г. после изгнания немцев.
Вторым вопросом обсуждали, как перейти через линию фронта, чтобы связаться с Калининским обкомом партии. Надо сказать прямо - желающих не оказалось. Тогда поручили это К.П. Петрову и мне. Решили, что мы пойдем, а оставшиеся товарищи будут готовить зимние квартиры. Решили вопрос о продовольствии и что в первое время будем заниматься сбором разведывательных данных.
В конце октября мы удачно перешли линию фронта и были в Москве. В ЦК ВКП(б) секретарю Смоленского обкома партии Попову поручили принимать ходоков и организовывать их переправку в тыл врага. Сам Попов находился в гостинице «Москва», комната № 206. Во время беседы он дал нам ряд указаний и оружие – наганы и по 21 патрону к ним. Но как идти в тыл врага – это дело сложное. При переходе линии фронта нас могли задержать свои же воинские части и привлечь к ответственности по законам военного времени. Попов выдал нам документ следующего содержания: «Всем воинским частям. Прошу оказать содействие тов. Дороченкову С.Г. и его товарищам (а нас было трое) организовать переход через линию фронта в тыл врага по особому заданию. Подпись: уполномоченный ЦК КПСС Попов».
В Москве мы три дня жили у одного знакомого – это было 18-го, 19-го, 20-го октября. Из Москвы на попутной машине проехали километров 30, а потом пошли пешком до линии обороны. Точно не помню, но, кажется, 316 стрелковая дивизия. Мы пришли в особый отдел, я предъявил документы. Сразу одной из разведрот было приказано разведать место, где можно переходить. Когда все было готово, нам дали старшего сержанта, который провел нас через линию фронта, и мы благополучно вернулись в лагерь. Для связи с этой дивизией оставили в особом отделе тов. Степанова.
В дивизию мы передавали разведданные, а оттуда получали литературу, газеты. В частности, нам сержант принес газеты с докладом Сталина на торжественном собрании по случаю 24-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Какой-то теплотой, скорой надеждой повеяло от этого выступления. С газетами мы посылали своих партизан по колхозам, где вечерами собирался актив и читался этот доклад. А утром уже вся деревня знала о докладе Сталина.
Это подталкивало колхозников к саботажу приказов немецких властей и их ставленников. Когда мы узнали, что немцы ходят по деревням и забирают у населения печеный хлеб, мы написали такую листовку, чтобы колхозники пекли хлеб и добавляли в него порошок «Давыдова». Этот порошок использовали в колхозах для протравливания семян льна. Листовки расклеили по колхозам. Из них немцы узнали об отравленном хлебе и перестали его отбирать, а когда брали, то заставляли хозяйку съесть печеного хлеба и только потом ели сами. Мне кажется, что эта листовка оградила колхозников от того, что немцы, часто забирая печеный хлеб, оставляли ребятишек голодными. Среди колхозников проводилась и другая работа.
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ
Боевые действия были небольшие, да это и понятно, если учесть, что нас собралось немногим более сорока человек. Некоторые не вынесли партизанской жизни, стали проситься перейти через линию фронта. На бюро решили их отпустить, так как толку от них было мало. Они могли разлагающе действовать на остальных. Такими, к сожалению, оказались и два работника райкома: Голяс Степан Петрович – заведующий военным отделом и Графов - заведующий парткабинетом. После их ухода какого-то особого уныния у оставшихся товарищей не было, все держали себя достойно. К ним можно отнести в первую очередь Петрова, Мезита, Осипова, Нечаева, Стрелкова, Цветкова, Андреева и др. Они были, если можно так выразиться, цементирующим звеном.
Крупных операций мы проводить не могли, но сложа руки не сидели. Мелкие группы, немцы-одиночки были нашей добычей. Всего мы уничтожили 24 немца. Помню, поймали первых 3-х немцев-офицеров, их надо было расстрелять. Это взял на себя Мезит. После он часто вспоминал, что после первого расстрела те немцы три дня стояли у него в глазах. Но потом он привык. Если удавалось привести в лагерь живых, то их расстреливал Мезит – это была его задача.
Считаю, что самая успешная операция была проведена, когда наша группа из 5 человек – я, Стрелков, Цветков, Петров, Нечаев – пошли на выполнение задания. Задание было сложное. Мы получили сведения, что из Волоколамска должен завтра прибыть поезд с ранеными офицерами, для них уже была подготовлена Погорельская средняя школа (кирпичное здание). Нужно было этот поезд не пропустить. Мы вышли на опушку леса к железной дороге перед разъездом Обовражье. Мы знали, что разъезд охраняла команда из 6 человек. Мороз был градусов 40, движение поездов было слышно издалека. По направлению к фронту шел состав с горючим в цистернах, а к Погорелову поезд с ранеными. В это время немцы вышли, чтобы развести стрелки и пропустить поезда. Мы решили обстрелять команду и не допустить перевода стрелок. Когда мы открыли огонь, охранники разбежались и стрелки остались не разведенными. Шум приближающихся поездов нарастал с каждой минутой и в 300-х метрах от разъезда эти два поезда столкнулись, загорелись и пошли под откос.
На следующий день колхозники из Красного Холма были мобилизованы рыть траншеи и закапывать обгорелых фрицев. Потом они рассказывали, что погибших немцев было больше двух сотен. Эту операцию нам помогли провести ребята Гожевы – Валя и Жора. Этот случай привел в ярость Погорельское немецкое начальство. Из Ржева был вызван карательный отряд, причем все были одеты в нашу, советскую форму. Но мы через нашу связную Нюру Волкову знали, какой готовился сюрприз. В эти три дня мы из лагеря не выходили. Немцы походили по опушке леса, да так ни с чем и уехали.
Потеряли и мы трех человек. П.И. Стрелков П.И. умер от ран, Волков и Мурашов попали в плен и были повешены. Нельзя не отметить наших ближайших помощников. Это Нюра Волкова – она была управделами Погорельского райкома комсомола. Она работала по нашему заданию в Погорелом. Хочу особо отметить семью Гожевых. Ефросинья Ивановна – член партии - и ее два сына – одному было 10 лет, а другому – 12. Это была поистине бесстрашная патриотическая семья. Сама Гожева в июле 1942 г. была расстреляна немцами около линии фронта. Убита была и дочь Светлана, которой было 9 месяцев. Жора, младший сын, был тяжело ранен: одна пуля прошла через легкие, вторая – перебила ногу. Он умер в Москве и похоронен на Новодевичьем кладбище. Старший сын, Валентин, принес в райком партбилет матери. Он окончил ремесленное училище, три года служил радистом на Новой Земле, затем окончил пограничное училище, был начальником заставы в городе Ош Киргизской ССР. Сейчас имеет звание майора и работает в Москве. Об этой семье можно писать целый рассказ.
(1985 г.)
ТЦДНИ. Ф. 2055. Оп. 1. Д. 58. Лл.1-24. Авторизованная машинопись