Малаховский Эдуард Иосифович родился в 1905 г. на станции Мостовой Оленинского района Калининской области. В 1941 г. был командиром Нелидовского партизанского отряда, затем командиром отряда в 4-й Калининской партизанской бригаде. Награжден медалями «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», «Партизану Отечественной войны» 1-й и 2-й степени.
Э.И. Малаховский
В ЛЕСАХ НЕЛИДОВСКИХ
Эвакуация
Никто среди рабочих и служащих Бодановского фанерного завода и думать не мог, что до наших мест дойдет немецкая армия и что придется эвакуировать завод. На улицах, в домах и цехах люди собирались и вели разговор об одном и то же – когда начнется перелом на фронтах, когда наша армия перейдет от обороны в контрнаступление.
Пожилые, бывшие на фронтах Первой мировой и гражданской войн, авторитетно утверждали: до нас немцы не дойдут, немецкая армия скоро захлебнется и ее наша армия попрет назад. Берзин, машинист завода, хвастливо говорил о боевых делах Латвийской дивизии в годы гражданской войны, в которой сам участвовал, и утверждал, что латвийские дивизии и в этой войне немцам дадут по первую завязку. Ульянов, слесарь парасилового хозяйства, был другого мнения: «Я ничего не понимаю, что творится», - говорил он. «Ворошилов провозглашал лозунг «Чужой земли не хотим, но и своей земли никому и вершка не отдадим». Где его слова?»
«Немцы подходят к Смоленску. Хваленые латвийские дивизии разбиты, наша армия отступает. На фронтах измена и предательство», - взволнованно говорил Иванов, начальник пожарной охраны. «В верхах что-то не то. Наша партия не выкорчевала до конца троцкистов и зиновьевцев – вот вам причина неудач на фронте».
Шли споры, доходящие до ругани. В них выражалась отчаянная тревога за судьбу Родины. В то же время стар и мал принимали меры к обороне. Окна всех домов оклеивали полосками бумаги, что напоминало тюремные решетки. На ночь сделали полное затемнение окон домов и корпуса завода. После работы на производстве уставшие люди с лопатами и кирками сразу же шли на сооружение противотанковых рвов и бомбоубежищ.
Кто-то принес немецкую листовку «Бабочки, не ройте ямочки». Здесь же, вокруг этой листовки, разгорелись споры. Одни говорили: «Ну, за каким чертом мы роем здесь ров? Зачем сюда пойдут немецкие танки, что им здесь надо? Да они обойдут этот ров в любом месте. В среде коллектива были и такие люди, которые обычно молчали. В их лицах никакой тревоги, полное безразличие к событиям. Кивая головой и поддакивая тем и другим, поднимая плечи до ушей, делают вид, как - будто сочувствуют беде. И те сегодня заговорили более смело, отстаивая свою точку зрения.
Задребезжал ножеточ Кольцов: «Да наши хваленые самолеты хуже немецких. Вчера немецкий самолет сбил нашего, он упал в борке и сгорел. Наш летчик…» «Заткнись!», - прокричал Крюков, токарь завода. «Что ты понимаешь в самолетах, чьи лучше, чьи хуже. Я сам видел этот бой - против нашего одного немецких было три». Казалось, что спорам конца не будет, потому что сегодня заговорили люди, которые вчера еще таились. Их рассуждения и выводы в пользу немецкой армии отличались злорадством и настоящим патриотам Родины раздирали души.
«Ров здесь необходим!», - громко и тоном знатока военного дела заговорил Архипов, подвозчик дров к котельной. – «Справа у нас река Межа, а слева наши войска, их саперы поле заминируют, и как только немецкие танки пойдут в обход, то подорвутся на минах. В таких делах надо разбираться, а не болтать вообще. Тот, кто против рва, тот против победы над фашизмом. Армии надо помогать». Слова Архипова заставили людей стихнуть. «А ты, Кольцов, людей не агитируй бросать работу, мы тебя знаем!», - добавил Архипов и погрозил кулаком. Люди снова принялись за работу.
В это время я командовал истребительным отрядом из 53 человек, которые были вооружены канадскими винтовками. В задачи отряда входило охрана завода, истребление вражеских десантов и охрана мостов. В свободное время я старался научить людей метко стрелять. Добрая половина стреляли плохо, еще и потому, что винтовки были никудышные. Поэтому по мишеням стреляли по очереди из лучших винтовок.
На заводе стали поговаривать об эвакуации. Многие начали резать домашнюю живность, распродавали мебель и другое имущество, готовились к эвакуации.
Бдительность и забота о судьбе нашей Родины у передовой части рабочих была выше, чем у некоторых руководителей завода. Так вбегает в лущильный цех рабочая Мацкова, ищет меня. Взволнованно сообщила, что в поселке появился вооруженный подозрительный человек. Я немедленно с тремя товарищами пошел на его поимку. Мы подозрительного человека нагнали, завязалась перестрелка. Он сбросил с себя лишнюю одежду и сумел скрыться. Принесенные нами гильзы от иностранного оружия, головной убор и китель иностранного происхождения распространили слух среди населения о появлении в этот день в соседней деревне раненого в руку человека, который когда просил перевязать руку, говорил на ломаном русском языке.
После этого заведующий производством Матков упрекнул меня, зачем я взял с собой лущильщика Воробьева, простоял 4 часа лущильный станок. Матков утверждал, что для него главное – производство авиафанеры. На мой упрек, почему он не отгружает в срок готовую авиафанеру, ответил: «Это мое дело».
На третий день меня позвали к телефону, звонил секретарь райкома Коровкин. «Немедленно со всем вооруженным отрядом являйся в военкомат». По его интонации я понял, что дело серьезное. С помощью самых активных истребителей я собрал людей, проверил наличие боеприпасов у каждого. В это время винтовки у нас и на работе были при себе. В поселке по пути многие забегали в дома, чтоб запастись продуктами. Другие кричали: «Леша, возьми и на меня, мне далеко до дома».
Задача состояла в том, чтобы уничтожить немецкий десант, сброшенный с самолета в районе деревни Дятлово. Через двое суток, голодные и усталые, мы вернулись в поселок без каких-либо результатов. Матков мои действия обжаловал директору Сидорову. Сидоров, как мне потом рассказали, назвал Маткова «простофилей». При встрече со мной, чтобы придать видимость своей озабоченности производством авиафанеры, он снова ополчился на меня, но тут же утих, когда я ему еще раз предложил получить винтовку.
В этот период Матков и подобные ему активизировались на производстве, чтобы сохранить себя на брони, в то время как людей снимали с брони и призывали в действующую армию. Матков так и поступил – не завершив эвакуацию завода, первым эвакуировался в тыл, хотя обязан был остаться в партизанах.
Обстановка на фронтах требовала немедленной эвакуации людей и завода. Состоялось общее собрание коллектива, которое решило: производство прекратить, людей и заводское оборудование эвакуировать в город Нижний Ломов. На следующий день погасли котлы, перестала дымить заводская труба. В цехах завода стояли шум и суета - рабочие всех профессий занимались только одним делом: снимали станки, оборудование и погружали на автомашины какой-то воинской части. Работа шла дружно и организованно.
Всерьез и в шутку, со злобой и насмешкой, отпускали едкие словечки в адрес Гитлера. «Грамма железа немцем не оставим», - говорил кузнец Смирнов. «Немного оставим на гвозди – гроб Гитлера заколотить», - ответил токарь Литвинов. «Гитлера зароют в землю живьем без гроба, не оставим железа ни грамма», - поворачиваясь в группе рабочих и прихрамывая на правую ногу, спокойно, как обычно, сказал Крюков. Слесарь Поглиский выкрикнул: «На один гвоздь оставим, которым Гитлера прибьют за ногу к столбу». Люди захохотали.
Демонтаж оборудования проходил под командой наиболее опытных рабочих на разных участках. Не только станки и оборудование, но и рельсы узкоколейки погружались на железнодорожные платформы. С каждым ушедшим эшелоном убывали семьи рабочих и служащих. По мере того, как шла эвакуация, рабочие снимались с брони и призывались в действующую армию. Ушли и мои три брата. Родные и товарищи провожали будущих воинов без слез, в торжественной обстановке. Одни говорили: «Бейте врага, не жалея ни сил, ни жизни». Другие: «Жди меня, я скоро приду на помощь». А тот, кто знал, что его военкомат не призовет, обещал бить врага в тылу.
Друзья и товарищи по производству, по совместной рыбалке на Меже и Тросне, по охоте в нелидовких лесах, выступлению на сцене клуба и спорту, обнимались и целовались, зная, что эти прощания могут быть последними, успокаивали всхлипывающих женщин и детей. Не смотря на то, что кто останется в партизанах держалось в секрете, заведующий биржей сырья Федоров открыто говорил, что он останется вместе с женой в партизанах и обещает не жалеть ни сил, ни жизни в борьбе с врагом.
Я еще не знал, оставят меня в партизанах или нет, и повестки из военкомата я не получал. Решил написать письмо в Политическое управление РККА с просьбой немедленно призвать меня в армию. Получил из Москвы телеграмму – немедленно выезжайте в ПУ РККА. К этому времени жену с детьми я уже отправил в Нижний Ломов. Узнал, что Сидорова, директора завода, вызывают в райком. О том, что Сидоров будет командиром отряда, я знал. У машины, на которой мы с ним должны были ехать, я пошутил: «Командир, что-то ты унылый вид имеешь». Сидоров посмотрел на меня недружелюбно и ни слова не сказал.
Недавно он обо мне отзывался как о неблагонадежном, потому что я в должности политрука досрочно демобилизован в запас. Сейчас всех шептунов о моей злосчастной демобилизации я не боялся. У меня в кармане лежала телеграмма из Москвы, и просить, чтобы меня оставили в партизанах, я был не намерен. Кода автомашина подъехала к пакгаузу станции, Сидоров зазвал меня в диспетчерскую будку и сказал, что я не имею права быть в партизанском отряде. Сидоров явно не знал, что меня вызывают в Москву.
Меня охватила бешеная злоба, я готов был его ударить. Дрожащими руками я достал телеграмму и подал Сидорову. К моему удивлению Сидоров ликовал: «Вот видишь, и я не остаюсь. Я тоже старший политрук запаса. Если нас до сих пор не призвали, значит, мы пока нужны здесь. По закону военной службы мы в партизанах оставаться не имеем права». «Помилуйте», - говорю, - «товарищ Сидоров, вы же решением обкома партии утверждены в должности командира отряда. О создании партизанских отрядов есть решение ЦК ВКП(б), а вы говорите такие глупости». Сам я хотел остаться в партизанах, поэтому заявил Сидорову: «Не смотря на телеграмму, если райком меня зачислит в партизаны, я останусь с товарищами в тылу врага и телеграммой об этом сообщу в Политуправление РККА». Этот разговор, прервал звонок телефона. Сидорова срочно звали в райком. Мы уехали.
За короткий разговор было трудно понять истинное намерение Сидорова. Однако теперь я почувствовал к нему недоверие. В райкоме он наотрез отказался остаться в партизанах. Вел себя как хорек в ловушке. Коровкин по телефону пригласил из соседнего кабинета представителя Политуправления РККА – военного в звании полковника. Вошел с автоматом на груди, высокого роста, по виду волевой и внушительный, военный с тремя шпалами цвета хаки. Попросил Коровкина говорить короче. «Дайте телеграмму», - обратился ко мне. Я подал. Он прочитал ее и положил в полевую сумку. «Оставайтесь партизанить. Вы будете не просто партизан, а партизан-командир. Желаю успеха. В ПУ РККА я об этом доложу». Затем он сделал резкое замечание Сидорову, которое закончил словами: «Вас мучает не совесть о воинском долге, а что-то другое. Извините, товарищи, я сильно занят. До свидания».
Как мне потом стало известно, этот товарищ из ПУ РККА осуществлял организацию по уничтожению железнодорожных мостов, переправ через реки, линий связи и других сооружений, имеющие военно-тактическое значение в нашей местности. После получасового увещевания Сидоров сдал Коровкину на хранение свой партбилет.
Боевое крещение
После перепалки с Сидоровым Коровкин перешел к деловому разговору. Дал адреса, где нам предстояло взять тол, винтовки, патроны, гранаты, одежду, обувь, продукты и махорку. Груз нужно было доставить в лес в районе деревни Тросна. Коровкин предупредил, что надо торопиться – немцы заняли железнодорожную станцию Западная Двина. В полной боевой готовности к нам присоединились председатель исполкома Есельсон, прокурор Ревякин, второй секретарь райкома Иванов. Когда мы пошли к машине, Коровкин мне напомнил, чтобы я не забыл прибыть в райком завтра к 6 часам вечера. А завтра днем мне предстояло провести к месту сбора через минные поля последнюю группу нелидовских партизан. В шутку с мягкого дивана я взял подушку и сказал, что в землянке буду спать на этой подушке. Товарищи засмеялись.
Машину мы нагрузили быстро, сами уселись наверх и поехали. Сидоров сидел в кабине. Подъезжая к Смольникам по Бельскому большаку, заметили впереди, на обочине, две горящих автомашины. Рядом с машинами, на лугу, истекая кровью, стонали пять человек раненых бойцов. Другие были в укрытии. Над нами в воздухе разворачивался немецкий самолет - «рама». Есельсон постучал по кабине. Сидоров открыл дверь кабины и, стоя на подножке, спросил в чем дело. Несколько голосов требовали остановить машину, чтобы спрятаться в укрытие, пока самолет не улетит. Самолет скрылся за лесом. Сидоров посмотрел на небо и махнул рукой – дал знать, что нет никакой опасности. Я громко крикнул: «В таком случае надо оказать помощь раненым бойцам!». Сидоров захлопнул дверь кабины.
Тут из-за леса снова появился самолет и пошел в пике. Завыли пронзительно зловещим воем стабилизаторы бомб. Мы на ходу прыгали с машины и залегли в канавах по обочинам дороги. Взорвались четыре бомбы, зазвенело в ушах, я оглох. К нашему счастью прямого попадания в автомашину не случилось. Запахло гарью, поднявшаяся от взрывов земля попадала на нас. Стряхивая с себя землю, первым поднялся Есельсон и крикнул: «Все живы?». Самолета не было видно, а его звука я не мог услышать. Кто-то крикнул: «Самолет заходит!». Мы снова залегли на дно канавы. Самолет с бреющего полета дал длинную пулеметную очередь по автомашине. Вдоль дороги на несколько мгновений мелькнула полоска мелких взрывов от пуль с проблесками огня. Немец стрелял зажигательно-разрывными пулями. Огонь из винтовок мы открыли по самолету, когда он набирал высоту, били вдогонку. Самолет улетел и больше не появлялся.
У машины мы нашли Сидорова: на теле – кровавые полосы, изо рта и носа сочилась пенистая кровь, изорванная меховая шапка валялась за канавой. Он был без сознания. Откуда-то появилась военная автомашина. Совместно с военными мы оказали первую помощь раненым. В кузов наложили соломы и уложили на нее пострадавших. Дали шоферу адрес Монинского военного госпиталя, он повел машину на малой скорости. В госпитале Сидоров умер.
Потом мы посмотрели друг на друга - из фуфаек и ватных штанов торчала белая вата. У некоторых осколками были попорчены винтовки. У нашей автомашины были спущены покрышки, в радиаторе не было воды, но бензобак уцелел. На дисках доехали до завода. Но тут заклинило поршни и мотор заглох. Груз до места назначения доставили ночью на лошадях.
Организация партизанского отряда
Сентябрь. Стало прохладно и сыро. По грязным дорогам наши воинские части отходили в порядке и без порядка. С вещами, привязанными к велосипедам, с мешками за плечами, мужчины и женщины, многие с детьми шли следом за подразделениями воинов. На заводе – суета и ругань в адрес руководителей. Шадов кричал неистово: «Сами уехали, людей бросили на произвол!» «Машина есть, давай сюда машину! – произнесла женщина. «Поедим на машине!» - повторяла вторая. «Возьми за рубдвадцать, на ней поедет технорук Кривошеев!» - ехидно прозвучал голос пожарника Королева.
Люди запрягали заводских лошадей. В телеги укладывали котули и усаживали плачущих детей. Собирались группами с мешками за плечами и уходили, а куда, и сами не знали. Кривошеев отдавал распоряжения, что грузить на машину. Погрузить на машину удалось лишь сейф и ящик с документами. Кузов до отказа нельзя заполнили люди. Ушла последняя машина с последним руководителем. В эти мрачные минуты событий на заводе некоторые люди ходили по домам и за бесценок скупали вещи и мебель.
Одиннадцать человек рабочих завода я направил на пункт сбора партизан, а сам поспешил в райком. По пути в Нелидово слышны были взрывы – саперы уничтожали мосты, стрелки железной дороги, линии связи и другое. В кабинете Коровкина я нашел всех в сборе, здесь были: начальник боепитания партизан Бутверский, начальник продовольственного снабжения Григорьев, секретарь райкома комсомола Зоя – жена Коровкина, начальник отделения МГБ Комаров, мои задушевные друзья Тарасов и Коршаков, и другие. Я спросил, почему нет никого от милиции. Кто-то проговорил: «Милиция нужна в тылу для порядка». Все засмеялись.
За первый день явки на условленное место пришло свыше 1\3 списочного состава. В последующие дни приходили поодиночке, а многие маловеры и паникеры совсем не явились. Первую ночь ночевали в деревне Тросна. На утро ушли в лес. Я и сейчас не понимаю, зачем мы тогда в дебрях того леса рыли землянки. Грунт глинистый. Избрав крутой берег оврага, три дня долбали глину, но ни одной землянки не получилось.
Как только райком создал партизанский отряд, назначил командный и политический состав, а партизаны приняли присягу, перед нами встала новая задача – борьба с гитлеровскими оккупантами. В нелидовских лесах была масса леспромхозов, лесничеств, как, например, Жарки, Лобки Жарковские, Журавовка, заповедник Красное, а сколько деревень в глубоких лесах. Действуй и маневрируй, и больше мы никогда и нигде землянок не сооружали.
1963 г.
Ф. 600. Оп. 2. Д. 655. Л. 11-44. Рукопись.